Яков Алленов приехал в Норильск в разгар коронавирусной пандемии, провел на сцене нашего театра три сезона как актер и режиссер, отметил свое 60-летие и ушел добровольцем на СВО. После года в театре военных действий в его жизни и творчестве многое изменилось. «Смотрю на мир детскими глазами и восхищаюсь, а война словно приснилась! Но многих нет, в госпиталях лежат мои друзья, а я хожу своими ногами по тротуарам …, и разные мысли роятся в голове», – написал он в социальных сетях.
Сейчас он в своем родном Красноярске, где родился, вырос и более 30 лет работал в театре. Он рассказал, как прошел год на СВО и о чем заставил задуматься, о своей новой книге и своих однополчанах.
– В июне этого года, когда вы еще были на СВО, на Книжном фестивале на Енисее в Красноярске был представлен ваш автобиографический роман «Осколки». Какое место в нем займет СВО и есть ли внутренняя цензура?
– Она, безусловно, есть в рамках этических норм, принятых в обществе. Книга написана, я уже встречался с теми, кто будет ее издавать. К концу этого года выйдет сигнальная серия, в феврале 2026-го – первая тысяча экземпляров. А дальше посмотрим на отзывы. Книга, конечно, о спецоперации, о взгляде на современную жизнь, на взаимоотношения людей, о любви, о верности, о друзьях и однополчанах. Из этого всего я и состою. Об этом и написал. На фронте многое меняется, и на многое я сейчас смотрю по-другому. Этот год на СВО – время, отданное не только мужскому долгу, но и осмыслению себя, своей жизни. Я просто делюсь своими мыслями и ощущениями. Это предполагаемый диалог с читателем, ведь книга – это всегда диалог. Я назвал свой роман «Осколки» – роман в постах, это новая форма общения людей. Все что-то постят, свое и чужое. Я не против новых технологий, но к некоторым вещам отношусь с иронией. Многие не могут самостоятельно мыслить, идут за лентой постов в социальных сетях. Но чтобы разобраться, где правда, а где ложь, надо иметь и образование, и критическое мышление. К сожалению, верят всему, что написано в интернете, и не доверяют официальным СМИ.
– В продолжение этой темы – вопрос с вашей страницы. Цитирую: «Я задаю себе вопрос: в чем корень морального и духовного разложения, погоня за «благами цивилизации», самым коротким путем? В чем корень нелюбви к Отечеству, ко всему русскому – истории, литературе, науке, культуре, самым прогрессивным платформам, на которых растет и воспитывается весь обладающий интеллектом мир, и нахожу ответ». Какой же это ответ?
– В силу своей профессии я очень бережно отношусь к слову. К интонации, к смыслу. Можно добрым словом обидеть, а матерным – похвалить. А сейчас русский язык наполняется сленгом на основе английских слов, иногда появляется ощущение, что находишься на птичьем дворе, где щебечут на непонятном языке. Не надо бежать за Европой, у нас своих достижений достаточно. Это гнилая, по сути, цивилизация, прикрытая пуховым одеялом толерантности. Общаясь с однополчанами, я находил в них понимание и такую же реакцию.
– Еще одна цитата с вашей страницы: «Война – школа мужества, спокойствия и равновесия, и пройдя ее, каждый обретет себя». В этом я вижу некую романтизацию войны, и поэтому хочу узнать ваше мнение, почему большинство фронтовиков Великой Отечественной не рассказывали о войне даже в кругу семьи.
– Сейчас война другая. Война не человеческих тел и судеб, а технологий и идеологий. Каждый, кто идет туда, чем-то заряжен. Сравнивать это неправильно. Мой дед воевал, и я в детский сад ходил с его медалью «За отвагу». Тогда война ехала танком по людям. Сейчас все не так. Я ни в одного живого человека не выстрелил. Стрелял по беспилотникам, вытаскивал раненых, стоял на посту. За мою службу было 10–12 накатов со стороны врага. Было много потерь. Мы стояли перед Северском, прямо в лоб перед их четырехъярусной обороной, и между нами было три километра ничейной территории, и мы за них год сражались. Вторая часть моей службы – связист. Тоже опасная работа. Связь должна быть всегда, и мы ее тянули при самых разных обстоятельствах. Не хочу выглядеть героем, это была нормальная мужская работа. Вернулся живой и здоровый, хотя не раз ходил по краю. Однажды снаряд упал в 3–4 метрах от того места, где я спал. Он не взорвался. Что это было – судьба? случай? На фронте над этим думают всегда. Я часто в глазах тех, кого уже нет, видел это ощущение готовности уйти в мир иной.
Наш батальон БАРС-19 был небольшой, добровольцы 40–60 лет, самый старший – 68 лет, он профессионал, сапер, такие специалисты очень нужны, мины повсюду. Рассказать обо всем, наверное, невозможно. Но могу сказать, что в нашем батальоне ни у одного не стояла на первом месте сумма за контракт, главным было желание внести вклад в общее дело. Вопрос даже не в территории, даже не в русском языке, а в идеологии, в духовности. Сошлись два мировоззрения: православное русское и толерантное европейское. На фронте тех, кто против нас, мы называли коротко и однозначно, но цензура не позволяет сказать это слово. Мы воюем против того мира, который нам пытаются навязать.
– Как получилось, что творческая среда часто критикует СВО? Это должны быть люди с обостренными чувствами. Но они ничего не чувствуют.
– Мне это не странно. Среди творческой интеллигенции всегда было диссидентство. Я думаю, все дело в том, что они потеряли точку опоры и смыслы. Они смотрят на реальность через черное стекло и видят только плохое, и его достаточно, как и в любой другой стране. Почему они заточили свой взгляд только на недостатках нашей страны? Это либо черта характера, либо ущербность, либо отсутствие корней. У меня есть подозрение, что те артисты, которые обслуживали верхушку нашего общества, так называемую элиту, соприкоснулись с тем, от чего им хотелось отстраниться. Те, кто считал себя элитой, плевали в колодец, из которого пили. Я, когда работал в театре в Питере, услышал их термин по отношению к народу: пыль. Народ для них – пыль! Это меня поразило. Я был в ступоре от этого определения.
– Вы из-за возраста долго не могли заключить контракт. Могли остановиться, и при этом совесть чиста: хотел пойти, но не случилось. Почему все же добились своего?
– Мне надо было там быть, я иначе не мог. Для самого себя. Проверить себя. Мне многие говорили: «Ты уже старый, что из себя героя изображать?» В какой-то момент пропали смыслы, было много разочарований в нужности своего дела, в нужности меня в этом деле. Театр перестал быть местом интеллектуального общения со зрителем, трибуной, теперь это часто развлекательно-праздничный вечерок – и от этого тоже было неприятно. В советское время мне было важно, что театр – это миссия позвать за собой, за своим пониманием жизненных ценностей, идеалов. Добровольцы, вместе с которыми я воевал, – они все так воспитаны, они пошли по своему желанию и намерению защищать самое главное: страну, своих любимых, свой дом, город. Этот год был моим последним университетом, война меня переформатировала. Когда тащишь своего безногого товарища через минное поле, ты сам рискуешь, но вытащить надо. Ты обязан.
Северный край с использованием материалов радио «Комсомольская правда – Красноярск».
Первые новости
Реклама от YouDo
